Ночь с 24-го на 25-е декабря
1) Злоба, коварство, хитрости, предательства и интриги... Ну, может быть всё и не так уж плохо. Да, ложь и обман повсюду; да, мы с Тизой вряд ли можем доверять хоть кому-то; да, между мной и сестрой образуется какая-то пропасть. Но сейчас наконец-то выпала возможность расставить все точки над i, причём желательно, чтобы ещё и в свою пользу. И мог ли я подумать, мог ли предположить, что в один прекрасный день я примерю на себя образ одного из самых неприятных мне котов только лишь ради того, чтобы вразумить одного из своих же агентов! Опасно? Я так не думаю, ведь уже доподлинно известно, что Мистофелис на данную секунду не владеет магией. Вопрос состоит лишь в том, в каком виде решит прийти на маскарад магический-фантастически, будет ли вообще примерять какую-нибудь маску или просто не объявится на свалке.
Я бы мог упрекнуть себя ещё и в том, что, наверное, только больше ищу предлога для посещения свалки в целях отдыха от дел бандитских или в силу периодически наваливающихся на меня волн ностальгии по жизни с Джелли. Какую бы подлянку мы им ни творили, они всегда оставались для нас семьёй, хоть Мак много муштровал нас за это. Теперь мы сожгли все мосты; но... не знаю, как сестра к этому относится, но я хочу периодически там бывать, знаю, что не должен позволять себе подобных раздумий, но это всё такое близкое... а ныне безвозвратно потерянное. Задача же передо мной в отношении свалки в целом звучит теперь куда интереснее: похитить у Джелли то, что не удалось утащить самому Кошачьему Бонапарту. Честолюбиво, ещё как.
2) Вычислил, всё понял и сам же всё угробил! Ты просто умопомрачителен, иначе сказать нельзя. Маска на тебя так повлиять вряд ли могла... Но действовать первое время на маскараде получилось действительно до жути топорно, да и требуемого такта достичь не получилось. При всех тех переживаниях и страданиях, какие я мог изобразить, мне не понять и не прочувствовать помыслов сент-джеймсского аристократа. Я - не он, хотя и надел его маску; а потому даже самому себе кажусь в этом образе либо слишком романтичным, сентиментальным, либо же чересчур жестоким по отношению к обнаруженной мною Биллегори. Мисто не мог испытывать к Гори злобы, ревности или чего-то подобного, нет... Это должна была быть печаль отвергнутого, но не отчаявшегося; кое-кто, как видно запутался в полутонах.
А что теперь? Теперь ничего. Теперь всё на совести Рампл, которая, как я успел заметить, подхватила Гриддл-Гори и увлекла её куда-то. У меня же помрачён разум, воздействует маска, а потому - бегу как можно скорее со свалки, чтобы найти Викторию. Обязательно, без вариантов, именно её: есть опасность и есть я, который должен её защитить, и пёс его знает, почему я должен это сделать. Опять всё смешивается, в этот раз - чувства маски с моим собственным беспамятством.
И делаю я всё это ради того, чтобы прибить какого-то кота, показавшегося мне вампиром, а потом обрадоваться укоризненному взгляду от Виктории, которую я только что спас от угрозы вечной жизни... Ну, относительно вечной, конечно же. Вот такая она, благодарность...
3) Ты... Вот такого я точно не ожидал. Это лучше, чем операция по отрезвлению Гори; лучше, чем увидеть, что с ней будет делать уже подвыпивший Тиз-Воробей. Это невозможно, уму непостижимо; и я не представляю, как ты додумался до такого, как на такое решился. А, главное, зачем?
Какая же замечательная, удивительная в своей абсурдности сцена! Ты ведь всегда был самой большой проблемой для нашей банды, и даже теперь, когда ты ничего не помнишь, ты всё равно умудряешься ставить мне палки в колёса. При этом ты надеешься, что если видишь перед собой себя же самого, твоё ухмыляющееся отражение раскроет все карты и даст тебе ответы на скопившиеся вопросы. Но я не буду этого делать, потому что не хочу. Мне нравится водить тебя за нос, играть роль неумолимого прошлого следующего за тобой по пятам, от которого ты всеми силами стараешься отречься. А теперь, когда ты уходишь восвояси, думая, что я оставлю тебя в покое и скроюсь в ночи, я остаюсь на том же месте, где сидел. И торжествую.
Должен быть вечер перед тем, как начнётся новый день. Иначе не может быть. И я вновь буду рядом, я снова появлюсь из темноты, вновь ты увидишь нахальный блеск собственных же глаз. Это уже не операция, ничего подобного. Это моя личная игра, моя пьеса, и я правлю ей безраздельно. Жажда к комедии сильнее во мне, чем чувство жалости. И я знаю, что я спекулирую твоим собственным страхом. Так много всего неясного, невиданного, но ведь в том и прелесть этой ночи, в её тайнах. И когда над Лондоном взойдёт скупое на тепло солнце, ты уйдёшь со свалки, так и не узнав, что это за загадочный брат-близнец.
4) Без пяти двенадцать, и вот она - кульминация нашего маленького безумия. Роль злобного близнеца - по мне, я с ней прекрасно справился. Вновь запутал тебя, каюсь, но как было интересно за тобой наблюдать во время танца. Ты ведь что-то понимал, Мисто, ты ответил мне, хотя мой язык начал песню на совершенно чужом наречии. Теперь я знаю, что хоть какие-то воспоминания о прошлой жизни в тебе сохранились, но их нужно вышибать чуть ли не клином. Что самое глупое, я не могу этого сделать. Что ещё глупее, я не знаю, зачем это мне. Анекдот окончился совсем не так, как я ожидал. Возможно, я перегнул палку, но...
Теперь ты точно будешь благоразумнее, на это я мог бы надеяться. Не будешь гулять там, где не следует и не устроишь раздора в среде бандитской. Да, всего этого я, скорее всего, достиг ценой твоей психики Стоф. Да, радости от анекдота раньше было больше. Ну так что же? Всем нам нужна щепотка безумия. И пиратам, и забывчивым волшебникам, и местным криминальным авторитетам. Ничего не попишешь.
5) Иллюзия... иллюзия всего: времени, действий, места. Раз - и я оказываюсь рядом с Викторией, мы оба пьяны, но ещё хоть как-то контролируем свои мыслительные процессы. Два - я слышу какую-то бессвязную речь, которую она произносит; не отвечаю ни слова, ибо слова тут не требуются. Три - внезапный, безрассудный и преисполненный страсти поцелуй; уже давно очевидно, что это не Вики; теперь же всё плывёт, и тают образы, которые я со всем усердием создавал утром; Билле, Мисто, Тиза - они теперь не важны. Четыре - она лежит на какой-то подстилке, а я (или моя маска) расположился рядом; слова, произнесённые с дивной уверенностью, и новый поцелуй; вот уже теряется контроль; я знаю, к чему я иду, но нет желания этому сопротивляться, всё так пленительно, так странно, так похоже на сон. Пять - мы уходим с танцевальной площадки; то, что там сейчас будет происходить нас уже не волнует, теперь у меня и Вики своя история.
Шесть - темнота коробки, прикосновения, поцелуи, возбуждённое рычание кошечки. Ни я сам, ни моя маска, как мне кажется, не думали, о настолько яркой развязке очередной истории. А ведь всё начиналось с чёткого плана, расстановки сил, политического, можно сказать визита. Но к Вельземурлыке всё это, всё – на второй план, всё – за кулисы, за стены этого ящика. Я так долго над собой измывался (и продолжу ведь!), опутал себя собственной должностью по рукам и ногам и говорил себе, что ничего, кроме преданных глаз моей сестры мне не надо – вмиг разбиты все оковы, а я обуреваем выходящим за всякие рамки порывом. Я как будто уже не принадлежу в себе, будто всё, что сейчас здесь происходит, на самом деле не в моей власти, а я только лишь свидетель. Одновременно здесь и другое: не свидетель, нет, но активный соучастник, более того – провокатор. И она… она как будто всё до самого последнего слова, самого последнего звука и движения понимает, словно с нас уже сорваны маски и не получится стыдливо отвернуться, спрятаться, закрыться. Она права, не получится – за ночью неминуемо наступит утро, всё раскроется. Пусть так.
Семь – утро, пустая коробка. Я, кажется не верю собственному телу. Не помню точно, как добрался до дома, что говорил Тизе, с какой такой радости на Виктории-Гроув оказалась Шерри. Ничего не помню… кроме коробки. И запах, знакомый до боли запах – и осознание. Это полнейшее безумие, которое заполняет собою всё моё сердце, оно пьянит, потому что не укладывается хоть в какие-то границы, оно вне всего, оно всё покрывает. Такого не бывает и быть не может; однако, хоть мозг и был пьян, тело не перестало ощущать. И она в полной мере всё передала, всё объяснила. Абсурд, но она обуреваема той же страстью, возможно, даже ещё более сильной. Однако, есть разница: я уже давно расписался в своей беспомощности перед этим чувством, просто не желал мириться, но всё же осознавал, что нахожусь в его власти; она же не подозревала до самого последнего момента, можно сказать, до утра – только в тот момент полностью объявила, дала понять, что нет уже нет сил скрывать и сопротивляться. Но это только одна ночь, и, возможно, мы в таком качестве и не встретимся более никогда, растворимся в море политических интриг, хотя… такими речами я больше, наверное, сам себя успокаиваю. Мы ещё пересечёмся, притом не раз, и не раз ещё при обоюдном согласии спалим баррикады. Лишь бы обо всём этом не узнала Тиза.
